Если на пути тебе встречаются яркие, особенные люди, значит, это правильный путь. Они высвечивают дорогу в тумане неопределённости, делятся знаниями и опытом, подводят тебя к другим маякам, создавая на полотне твоей жизни светящуюся сеточку. Оскар стал одним из таких огоньков на моём пути. Мой редактор, мой поэтический советчик, микроскоп, под увеличительным стеклом которого проверялось всё, что я писала в тот период.

   Итак, Оскар Кузнецов — муж Надежды Гудман, художника и преподавателя живописи моих сына и дочки. Попали мы к Наде в студию по совету друзей. На первой встрече она проверила художественные способности наших отпрысков и вынесла вердикт: «Остаются у меня оба!».

   Супруг Нади, красивый, статный мужчина, принимал активное участие в обучении детей. Журналист, театральный и литературный критик, он примерно раз в месяц проводил с ними уроки по истории искусства. Мы, родители, также время от времени оставались на его лекции, и, когда он начинал говорить, мне хотелось схватить ручку и конспектировать каждую фразу. Количество и точность знаний, которыми он делился с нами во время своих уроков или просто бесед, повергали меня в ощущение собственной бестолковости и ничтожности. Я молча слушала, опасаясь лишний раз открыть рот и ляпнуть какую-нибудь глупость.

   И всё же я рискнула. Подошла к нему на одном из пленэров и не очень уверенно попросила его почитать написанные мной стихи. Дослушав до конца мою просьбу, Оскар Яковлевич пришпилил меня взглядом, как сухую бабочку иголкой. Что именно было в этом взгляде, я тогда так и не поняла. Может, раздражение: «Как вы мне все надоели со своими стихами!»; или уничижение: «Девочка, купите себе в соседнем кафе какао и успокойтесь!»; а может, насмешка: «Возомнили себя поэтом? И вы тоже?..» Хотя, возможно, мне просто так показалось от страха и волнения.

— Ладно. Давайте ваши стихи. Я почитаю, — подытожил наш разговор Оскар.

 

   А дальше случилось вот что. Спустя несколько дней у меня дома раздался телефонный звонок, и знакомый, но уже совсем не строгий голос сказал:

— Я в Холоне. Можно к вам заскочить?

Через некоторое время Оскар зашёл к нам в дом, подал мне руку и без лишних слов заявил:

— Будем работать!

 

   Эта фраза стала рычагом, позволившим моему поезду изменить маршрут и продолжить свой путь уже по другой траектории, к другим станциям. Мы начали работать. Оскар прочёсывал мои рифмы, заставлял переписывать иногда целый стих из-за плохого созвучия или неточного смысла. Мы спорили. Я капризничала. Стояла на своём. Он объяснял, учил… И — хвалил!

   Помнится, как в один из дней «периода затишья» я ныла Оскару:

— Всё, конец! Я исписалась. Я больше никогда ничего не напишу! Я — бездарность!

Ну, и дальше в таком же роде. Оскар терпеливо выслушал этот моноспектакль и сказал:

— Ира, запомните: если луна светит постоянно, это бутафория. У настоящей луны обязательно должен быть период ущерба. Только тогда последующий период роста и полнолуния будет по-настоящему ярким! 

И добавил, что принадлежит эта великолепная мысль Самуилу Яковлевичу Маршаку. Но сказана она была так к месту, что я приняла её как очередной дар от Оскара. И теперь, когда наступает поэтическая тишина, эти слова — моё главное лекарство. Я точно знаю, что это всего лишь период ущерба. А после него всегда идёт период роста и полнолуния. Так устроена природа.

 

   Мы успели сделать вместе две книги. Оскар стал для меня своеобразным поэтическим талисманом: ни одно стихотворение, написанное мной тогда, не продвигалось дальше моего домашнего компьютера без прохождения «таможенного осмотра» моего редактора, друга и учителя!

   Как теперь писать, Оскар? Без вашего ворчания и поучений, без вашего одобрения и похвал, без наших споров и шуток, без ваших знаний обо всём на свете и рассказов? Как теперь без вас?..

2016 г.